Нам часто кажется, что близкие и яркие ассоциации самые верные, но это не всегда так. Касается это и процесса Беркович-Петрийчук, который многим кажется удобнее сравнивать и ставить в один ряд со сталинскими репрессиями. Однако куда более осмысленнее и, возможно, плодотворнее сравнить этот и другие репрессивные практики российского правосудия в эпоху войны с другим аналогом, а именно с испанской инквизицией.
Те, кто помнит книгу «Молот ведьм» с описанием процессов над женщинами, обвиняемыми в колдовстве и прочих мистических практиках, возможно согласятся, что это куда ближе, нежели сталинские примеры, к делу Беркович-Петрийчук
и прочим уголовным делам. Сталинские процессы состояли в придумывании не существовавших подробностей. То есть добавляли к реальности вымышленные страницы, эпизоды преступлений, в которых жертву репрессий заставляли признаться.
Совершенно другие практики используют сегодняшние следователи путинского правосудия, они выдумывают не новую присоединяемую реальность, а лишь настаивают на своей интерпретации существующего и никак не изменяемого варианта реальности. В деле с Беркович-Петрийчук нет никаких подземных ходов, встреч с резидентами иностранных разведок, заговоров с целью взорвать Кремль или отравить Путина. Следователи лишь настаивают на своей интерпретации пьесы (как поступают и в других случаях). Они берут произведение, которое видели сотни или даже тысячи зрителей и критиков, и утверждают, что пьеса содержит возможность интерпретации ее как прославление терроризма или другого криминального деяния. Речь идет об умысле.
И это как раз то, что делали испанские инквизиторы, расследуя обвинения в колдовстве, заговорах, насылаемой порче тех или иных женщин (хотя и не только женщин), обвиняемых в том, что они ведьмы. Следователи инквизиции не придумывали реальность, они только настаивали на своей интерпретации ее. И так как предмет обвинения и его рассмотрение относился к области мистического, то почти любой, использующий определенные практики типа врачевания, использования лечебных растений и настоек на них, мог быть обвинен в том, что они - ведьмы и подлежат наказанию.
Путинское правосудие идет именно по этому пути, что разительно отличается от практик сталинского судопроизводства, когда инкриминировалась не интерпретация, не контекст, а новая реальность. Иначе говоря, сталинское правосудие использовало событийную систему обвинений, а путинская - интерпретационную. И понятно почему.
Практики инквизиции имели отношение к такому предмету, как чистота, канон веры. Оппозиция истинное-ложное куда ближе и путинскому правосудию, которое не нуждается в том, что выдумывать несуществующие события, ему достаточно интерпретировать существующие как ложные, преступные, то есть отличающиеся от канона идейной добропорядочности.
Существенна и степень устойчивости аналога: если сталинские репрессии продолжались примерно четверть века, испанская инквизиция просуществовала более 400 лет (а на самом деле больше, ведь до испанской инквизиции была Святая инквизиция с ее борьбой против ереси под патронажем власти папы римского, а после их упразднения похожие процессы продолжались в других странах, в том числе в Америке).
И это понятно: оппозиция святость-ересь (вера-безверие) куда устойчивее оппозиции правда-неправда. Что позволяет точнее определить генезис, происхождение путинского режима, который сложным, опосредованным образом наследует советским и сталинским практикам, пропуская их через фильтр более древней и устойчивой традиции испанской и Святой инквизиции, эсхатологически более близким к путинскому идеологическому пространству и его канону лояльности и истинности.
mberg.net/delo-berkovich-petr...