В первой половине Великой Отечественной войны, в 1941-1942 годах, на узком клочке земли, протянувшимся между Одессой и Николаевом и ставшим частью румынской Транснистрии, задолго до Белостока, Треблинки и Варшавы появились первые в истории еврейские гетто. Евреям да цыганам, которых сгоняли в лагеря Доманевки и Богдановки, ставшие последними населенными пунктами на «дороге смерти», берущей свое начало в Одессе, рассчитывать на спасение было глупо. Их планомерно уничтожали. Конвейер газовых камер еще не включился. Впрочем, в свинарниках, куда сгоняли евреев, он казался их палачам неуместным. Пуля дешевле. Однако большинство не дотягивало и до расстрела. Их убивали жесточайший голод, побои и унижения, которым подвергали несчастных узников румыны и местные полицаи. Выстоять удавалось единицам, ну, в крайнем случае, десяткам бедняг. Некоторым - благодаря помощи местных жителей, чаще всего, добросердечных украинских теток, которые спасали иудейские семьи, особенно детишек, рискуя собственными жизнями. Кто-то из них потом получил от Израиля звания «Праведников мира», кто-то нет. Но это не имеет ровно никакого значения. Вот об одной из таких историй и повествует фильм «Пережившие Шоа».
В центре сюжета - судьба Семена Марковича Штаркмана и его жены Надежды Гнатюк. Именно они с сестрой спасли Семена и его семью от неминуемой смерти от руки полицаев, которые не уставали избивать мальчишку, требуя от него информации, которой тот не владел. Девочки отважно спрятали несчастных евреев у себя в погребе. Родители их не были против. Они, несмотря ни на что, оставались людьми.
Прошло много лет. Штаркман и Надя Гнатюк ничего друг о друге не знали. Но житейские обстоятельства чудом свели их вновь. Они поженились. И это была символическая история, достойная счастливого сериала. Но фильм, понятное дело, рассказом о судьбах Штаркмана и Гнатюк не ограничивается. В нем принимает участие множество иных узников Доманевки и Богдановки, которые, хоть и были в ту жестокую пору мальчишками и девчонками, в мельчайших подробностях помнят, как теряли родных и близких; не забыли, как стекала в Южный Буг по дну расстрельного оврага красная вода, и до сих пор просыпаются иногда ночами от необъяснимого страха. Они, эти старые дети, пережившие Шоа, считают для себя крайне необходимым, первостепенно важным, какими бы тяжелыми ни были воспоминания об ужасах гетто, неутомимо, год за годом рассказывать человечеству о своем Холокосте. Этого, по их мнению, требует справедливость. К этому взывает высшая Нравственность. Это их неоплатный долг тем, кого, увы, нет.