«Холодное лето пятьдесят третьего...», «захватывающая по сюжету и жестко реалистическая по манере ретро-драма» , ставшая одним из лидеров проката, была одинаково восторженно принята и критиками, и зрителями. Ее жанр, впрочем, можно определить и как политический вестерн: картина с вымышленной интригой, действие которой разворачивается во время амнистии, объявленной Берией вскоре после смерти Сталина, в забытой богом деревеньке на севере России обернулась захватывающим приключением.
Автору фильма Александру Прошкину, до этого занимавшемуся сериальным кино, в своей первой картине для театрального показа удалось совместить увлекательную зрелищность и социальную значимость взятого за основу неординарного сюжета, «повенчать стихию остросюжетного по внешним приметам боевика, как бы «заполярного вестерна», с подлинной трагедией сталинской эпохи как раз на ее сломе...» В центр интриги поставлено драматичное противоборство отбывающих остаток срока на поселении двух бывших политзаключенных и банды обнаглевших уголовников, отпраздновавших амнистию очередным убийством и вынужденных скрываться от милиции в том же селе.
Высококлассная с точки зрения драматургии, прекрасно обыгранная актерски, картина Прошкина отличается лаконизмом: жестко спрессованная, она включает в себя лишь необходимое и достаточное - ни больше ни меньше, и от этого «содержание благодаря напряженности, насыщенности действия впечатывается в сознание резче, глубже, острее» . Естественность формы повествования задумывалась изначально; о сложных вещах - а в образе политических ссыльных отразилась трагедия целой эпохи - картина рассказывает простым языком.
«Судьба Лузги - типическая, не выдуманная, горькая» , но характер, поначалу скрываемый за нарочитым смирением и отказом помнить прошлое ввиду безнадежности перспектив, таит в себе что-то значительное и незаурядное. Боевой офицер, прошедший лагеря человек с теперь уже травмированной психикой, униженный побоями, оскорблениями, голодом, и остро для себя ощущающий, что жизнь его прошла впустую, не склонен демонстрировать свои душевные травмы. Второй поселенец, Копалыч - старый интеллигент, до войны - главный инженер крупного завода, последние 14 лет - «английский шпион» и враг народа... Тяжелое время, без зазрения совести ломавшее судьбы, калечившее жизни людям, которым нечего было осознавать во все эти годы отсидки, кроме несправедливости, проявленной госмашиной в отношении себя, не сгубило их человеческого достоинства.
Валерий Приемыхов и Анатолий Папанов , сыгравшие Сергея Басаргина (Лузга) и Николая Старобогатова (Копалыч), в картине бесконечно профессиональны. Впрочем, другие фигуры этой замечательной истории благодаря актерскому составу составляют им достойную конкуренцию. Таковы и участковый милиционер Манков, фронтовик на службе у государства, по типажу - вариант Верещагина из «Белого солнца пустыни», и смотритель пристани, но «вахтер» по призванию Фадеич, и местный управляющий, а по сути - доносчик, изворотливый и трусливый Иван, и женщины - глухонемая Лида с дочерью Шурой. Хороша и вся банда уголовников.
Через поведение в экстремальной ситуации по ходу действия открывается подлинная сущность каждой из этих персон. Валерий Приемыхов, сыгравший своего героя на высокой ноте человечности, во время съемок объяснял Прошкину, как он видит свою актерскую задачу: «Я хочу сыграть офицерскую честь» . Прошкин с ним не спорил: «Когда мы начали съемки, я понял, что никакой метод к нему неприменим. Ему не надо объяснять, как и что играть. У него свой внутренний камертон - он не может соврать. Его надо только провоцировать - его личность, индивидуальность, опыт жизни... И все стало обрастать какими-то живыми человеческими подробностями, которые в конечном счете вошли в картину» . Впрочем, об особом актерском таланте Приемыхова коллеги практически всегда говорили с выходом за рамки конкретного фильма, Александр Миндазе, к примеру, считал, что «он очень важный артист для людей. Он нес в себе то, чего не хватало человеку» . «Холодное лето» в этом плане не исключение.
Будет интересно отметить, что в момент выхода лента не воспринималась как жанровое кино: «Мифология сталинского, читай, коммунистического, террора подавляла в картине и в восприятии жанровую мифологию» . И очень возможно, что зрительские симпатии 1987-го во многом объяснялись не только закрученностью интриги этого фильма, но и перекличкой времен: период горбачевской оттепели, тогда только-только наметившийся и еще не обещавший обществу полномасштабных перемен, резонировал с событиями фильма, в котором «помимо привязки к конкретному времени есть еще и образ «холодного лета», намекающий на долгую пору в жизни общества, чьи последствия не скоро будут преодолены» .